Что, если причина нашего раздражения вовсе не в окружающих? Что, если нас злит не ребёнок, который плачет, а что-то внутри нас, с чем мы давно разучились быть рядом?
Инга (имя изменено) — молодая мама двухлетнего сына. Она пришла на терапию с фразой: «Я не выдерживаю, когда он плачет. Во мне всё сжимается. Я хочу, чтобы он сразу замолчал. Я понимаю, что это не нормально, но ничего не могу с собой поделать».
Сначала Инга думала, что дело в «нервах» или «характере сына». Но чем больше мы говорили, тем яснее становилось — её раздражение вовсе не о ребёнке. Оно о ней самой. Вернее, о той части, которую она давно вытеснила.
На одной из сессий Инга сказала: «Я всё контролирую. Меня называют рациональной, “железной”. И правда — я никогда не плачу. Даже на похоронах бабушки стояла как камень».
Тогда я предложила ей представить: а что, если у этого контроля есть история? И вскоре всплыл образ. Маленькая Инга, лет пяти, сидит на полу в коридоре и плачет. За дверью — голос мамы: «Хватит! У тебя всё хорошо, нечего хныкать!» В этот момент девочка решила: «Если я буду плакать — меня не будут любить».
Это решение стало основой всей её взрослой жизни. Быть собранной. Никогда не жаловаться. Всё держать в руках. Только вот теперь, когда рядом оказался собственный ребёнок, который плачет — Инга сталкивается с той самой эмоцией, которую она себе когда-то запретила.
Плач ребёнка стал для неё невыносимым, потому что касался её собственной неутешенной грусти. И в этом была не злость на сына, а боль, которую она сама не могла себе позволить.
Мы стали работать с образом той маленькой Инги. На одной из сессий взрослая Инга подошла к этой девочке в воображении, села рядом и сказала: «Я вижу, тебе больно. Я рядом. Ты не одна». Это было непросто — слёзы шли тяжело, через сопротивление, через гнев. Но после сессии Инга сказала: «Первый раз я заплакала — не от слабости, а от живого чувства. Это было не страшно».
Через несколько недель она вернулась и поделилась: «Знаешь, я начала по-другому реагировать на слёзы сына. Я больше не злюсь. Я не бегу его “чинить”. Я просто сажусь рядом. Иногда обнимаю. И он быстро успокаивается».
Это и есть сила настоящей встречи. Когда мы признаём свои чувства, мы перестаём бороться с чужими. Когда нам разрешено грустить — мы можем быть рядом с теми, кто грустит.
Всё начинается с простого: с честности перед собой. Да, грусть может быть тяжёлой. Да, слёзы могут пугать. Но это не слабость. Это живой сигнал о том, что внутри есть то, что хочет быть увиденным.
Когда мы разрешаем себе быть настоящими — со слезами, с печалью, с уязвимостью — мы перестаём требовать от других быть идеальными. И именно тогда возникает близость. И счастье. Настоящее. Без масок.
Инга (имя изменено) — молодая мама двухлетнего сына. Она пришла на терапию с фразой: «Я не выдерживаю, когда он плачет. Во мне всё сжимается. Я хочу, чтобы он сразу замолчал. Я понимаю, что это не нормально, но ничего не могу с собой поделать».
Сначала Инга думала, что дело в «нервах» или «характере сына». Но чем больше мы говорили, тем яснее становилось — её раздражение вовсе не о ребёнке. Оно о ней самой. Вернее, о той части, которую она давно вытеснила.
На одной из сессий Инга сказала: «Я всё контролирую. Меня называют рациональной, “железной”. И правда — я никогда не плачу. Даже на похоронах бабушки стояла как камень».
Тогда я предложила ей представить: а что, если у этого контроля есть история? И вскоре всплыл образ. Маленькая Инга, лет пяти, сидит на полу в коридоре и плачет. За дверью — голос мамы: «Хватит! У тебя всё хорошо, нечего хныкать!» В этот момент девочка решила: «Если я буду плакать — меня не будут любить».
Это решение стало основой всей её взрослой жизни. Быть собранной. Никогда не жаловаться. Всё держать в руках. Только вот теперь, когда рядом оказался собственный ребёнок, который плачет — Инга сталкивается с той самой эмоцией, которую она себе когда-то запретила.
Плач ребёнка стал для неё невыносимым, потому что касался её собственной неутешенной грусти. И в этом была не злость на сына, а боль, которую она сама не могла себе позволить.
Мы стали работать с образом той маленькой Инги. На одной из сессий взрослая Инга подошла к этой девочке в воображении, села рядом и сказала: «Я вижу, тебе больно. Я рядом. Ты не одна». Это было непросто — слёзы шли тяжело, через сопротивление, через гнев. Но после сессии Инга сказала: «Первый раз я заплакала — не от слабости, а от живого чувства. Это было не страшно».
Через несколько недель она вернулась и поделилась: «Знаешь, я начала по-другому реагировать на слёзы сына. Я больше не злюсь. Я не бегу его “чинить”. Я просто сажусь рядом. Иногда обнимаю. И он быстро успокаивается».
Это и есть сила настоящей встречи. Когда мы признаём свои чувства, мы перестаём бороться с чужими. Когда нам разрешено грустить — мы можем быть рядом с теми, кто грустит.
Всё начинается с простого: с честности перед собой. Да, грусть может быть тяжёлой. Да, слёзы могут пугать. Но это не слабость. Это живой сигнал о том, что внутри есть то, что хочет быть увиденным.
Когда мы разрешаем себе быть настоящими — со слезами, с печалью, с уязвимостью — мы перестаём требовать от других быть идеальными. И именно тогда возникает близость. И счастье. Настоящее. Без масок.
